На что похожа смерть?
Этот вопрос человечество задает себе с момента своего возникновения. За
последние несколько лет я имел возможность ставить этот вопрос перед значительным
числом слушателей. Среди них были и студенты психологических, философских
и социологических факультетов, верующие, телезрители, члены гражданских
клубов и профессиональные медики. В итоге, с некоторой долей осторожности,
я могу сказать, что эта тема вызывает, пожалуй, наиболее серьезное отношение
у всех людей, независимо от их эмоционального типа или принадлежности
к той или иной социальной группе.
Однако, несмотря на этот интерес, несомненно и то, что большинству из
нас очень трудно говорить о смерти. Это объясняется по крайней мере двумя
причинами. Одна из них в основном психологического или культурного характера.
Сама тема смерти - табу. Мы чувствуем, по крайней мере подсознательно,
что, сталкиваясь со смертью в какой-либо форме, даже косвенно, мы неизбежно
предстаем перед перспективой нашей собственной смерти, картина нашей смерти
как бы приближается к нам и делается более реальной и мыслимой. Например,
многие студенты медики, в том числе и я сам, помнят, что даже такая встреча
со смертью, которую переживает каждый, кто в первый раз пересекает порог
анатомической лаборатории медицинского факультета, вызывает весьма тревожное
ощущение. Причина моих собственных неприятных переживаний мне теперь представляется
совершенно очевидной. Как мне теперь вспоминается, мои переживания почти
не относились к тем людям, останки которых я там видел, хотя, конечно,
в какой-то мере я думал и о них тоже. Но то, что я видел на столе, было
для меня главным образом символом моей собственной смерти. Так или иначе,
возможно, полусознательно, я подумал: "Это случится и со мной".
Таким же образом и разговор о смерти с психологической точки зрения может
рассматриваться, как косвенное приближение к смерти, только на другом
уровне. Несомненно, многие люди вообще воспринимают разговоры о смерти,
как нечто такое, что в их сознании вызывает настолько реальный образ смерти,
что они начинают ощущать близость своей собственной кончины. Чтобы уберечь
себя от такой психологической травмы, они решают просто избегать таких
разговоров, насколько это возможно.
Другая причина, из-за которой трудно разговаривать о смерти, несколько
сложнее, поскольку коренится в самой природе нашего языка. В основном
слова, составляющие человеческий язык, относятся к вещам, знание о которых
мы получаем благодаря нашим физическим ощущениям. В то время как смерть
есть нечто такое, что лежит за пределами нашего сознательного опыта, потому
что большинство из нас никогда не переживали ее.
Таким образом, если мы говорим о смерти как таковой, мы должны избегать
как социального табу, так и языкового, на что есть основания в нашем повседневном
опыте. В конце концов мы приходим к эвфемистическим аналогиям. Мы сравниваем
смерть или умирание с вещами, с которыми мы знакомы из нашего повседневного
опыта и которые представляются нам вполне приемлемыми.
Вероятно, одна из обычных аналогий такого типа - сравнение смерти со сном.
Умирание, говорим мы себе, подобно засыпанию. Такого рода выражения имеют
место в нашем повседневном языке и мышлении, а также в литературе многих
веков и культур. Очевидно, такие выражения были обычно и в Древней Греции.
Например, в "Илиаде" Гомер называет сон "братом смерти",
а Платон в диалоге "Апология" вкладывает в уста своего учителя
Сократа, приговоренного Афинским судом к смерти, следующие слова:
"И если смерть есть отсутствие всякого ощущения, - что-то вроде сна,
когда спящий не видит даже никаких снов, то она была бы удивительною выгодой.
В самом деле, я думаю, если бы кто должен был выбирать такую ночь, в которую
он так спал, что даже снов не видел, то, сопоставив с этой ночью все остальные
ночи и дни своей жизни, он сообразил бы, сколько дней и ночей в своей
жизни он прожил лучше и приятнее в сравнении с той ночью, и я думаю..,
что те ночи в сравнении со всеми остальными днями и ночами пересчитать
легко. Итак, если смерть такова, то я, по крайней мере, считаю ее выгодою,
потому что все последующее время (с момента смерти) оказывается ничем
не больше одной ночи". (Перевод взят из "Собр. Творений Платона",
Петербург, Академия, 1923,т. 1 ,с. 81.)
Та же аналогия используется и в нашем современном языке. Я имею в виду
выражение "усыпить". Если вы приносите к ветеринару собаку с
просьбой усыпить ее, вы обычно имеете в виду нечто совсем иное, чем когда
вы просите анастезиолога усыпить вашу жену или вашего мужа. Другие люди
предпочитают иную, но сходную аналогию. Умирание, говорят они, похоже
на забывание: когда человек умирает, он забывает все свои горести, исчезают
мучительные и неприятные воспоминания.
Как бы ни были стары и широко распространены эти аналоги(tm), как с "засыпанием"
так и с "забыванием", - их все же нельзя признать вполне удовлетворительными.
Каждая из них по-своему означает одно и то же утверждение. Хотя и говорится
это в несколько более приятной форме, тем не менее обе они утверждают,
что смерть фактически есть просто исчезновение нашего сознания навсегда.
Если же это так, то тогда смерть в действительности не имеет ни одной
из привлекательных черт засыпания или забывания. Сон приятен и желателен
для нас, поскольку за ним следует пробуждение. Ночной сон, доставляющий
нам отдых, делает часы бодрствования, следующие за ним, болев приятными
и продуктивными. Если бы не было пробуждения, все преимущества сна просто
не существовали бы. Сходным образом аннигиляция всего нашего сознательного
опыта подразумевает исчезновение не только всех мучительных воспоминаний,
но также и всех приятных. Таким образом, при более тщательном рассмотрении
ни одна из аналогий не является настолько адекватной, чтобы дать нам реальное
утешение или надежду перед лицом смерти.
Существует, однако, другая точка зрения, которая не приемлет утверждение,
что смерть есть исчезновение сознания. Согласно этой второй, возможно,
еще более древней, концепции, определенная часть человеческого существа
продолжает жизнь даже после того, как физическое тело прекращает функционировать
и полностью разрушается. Это постоянно существующая часть получила много
названий: психика, душа, разум, "я", сущность, сознание. Но
как бы она ни называлась, представление о том, что человек переходит в
какой-то иной мир после физической смерти, является одним из наиболее
древних человеческих верований. На территории Турции, например, обнаружены
захоронения неандертальцев, насчитывающие около 100 000 лет. Найденные
там окаменевшие отпечатки позволили археологам установить, что эти древние
люди погребали своих умерших на ложе из цветов. Это позволяет предполагать,
что они относились к смерти, как к празднованию перехода умершего из этого
мира в другой. Действительно, с самых древних времен захоронения свидетельствуют
о вере в продолжение существования человека после смерти его тела.
Таким образом, мы имеем дело с двумя противостоящими друг другу ответами
на наш первоначальный вопрос о природе смерти. Оба они имеют очень древнее
происхождение и по сей день. Одни говорят, что смерть -это исчезновение
сознания, другие утверждают с такой же уверенностью, что смерть есть переход
души или разума в другое измерение реальности. В повествовании, которое
приводится ниже, я ни в коей мере не стремлюсь отвергнуть какой-либо из
этих ответов. Я просто хочу привести отчет об исследовании, проведенном
лично мною.
За последние несколько лет я встретился с большим числом людей, которые
пережили то, что я буду называть "предсмертным опытом" ("near
death experiences"). Я находил их разумными путями. Сначала это произошло
случайно. В 1965 г., когда я был студентом-дипломником по курсу философии
в Университете штата Вирджиния, я встретил человека, который работал профессором
психиатрии в Медицинской Школе. Меня с самого начала поразили его доброжелательность,
теплота и юмор. Я был очень удивлен, когда позднее узнал о нем интересные
подробности - а именно, что он бьет мертв, и не один раз, а дважды, с
интервалом в 10 минут, и что он рассказывал совершенно фантастические
вещи о том, что с ним происходило в это время. Позже я слышал, как он
рассказывал свою историю небольшой группе студентов. В то время это произвело
на меня очень большое впечатление, но поскольку я не имел еще достаточно
опыта, чтобы оценивать подобные случаи, я "отложил его подальше"
как в своей памяти, так и в виде перепечатанного конспекта его рассказа.
Несколько лет спустя, после того как я получил свою степень доктора философии,
я преподавал в Университете штата Северная Каролина. В ходе одного из
курсов мои студенты должны были прочесть "Федон" Платона, труд,
в котором среди других вопросов обсуждается также проблема бессмертия.
В своей лекции я сделал акцент на других положениях Платона, представленных
в этой работе, и не стал останавливаться на обсуждении вопроса о жизни
после смерти. В один из дней после занятий ко мне подошел студент и спросил,
нельзя ли ему обсудить со мной вопрос о бессмертии. Его интересовала эта
проблема потому, что его бабушка "умирала" во время операции
и рассказывала потом об очень интересных впечатлениях. Я попросил его
рассказать об этом, и к моему великому изумлению он описал почти те же
самые события, о которых я слышал от нашего профессора психиатрии за несколько
лет до этого.
С того времени мои поиски подобных случаев стали более активными, и я
начал в моих курсах философии читать лекции по проблеме жизни человека
после его биологической смерти. Однако я соблюдал осторожность и не упоминал
в моих лекциях эти два случая переживания опыта смерти. Я решил подождать
и посмотреть. Если такие рассказы не просто случайность, предположил я,
возможно, узнаю больше, затронув лишь в общей форме вопрос о бессмертии
на философских семинарах и проявив сочувственное отношение к этой теме.
К моему изумлению, я обнаружил, что почти в каждой группе, состоящей примерно
из тридцати студентов, по крайней мере один студент обычно подходил ко
мне после занятий и рассказывал собственный случай опыта близости к смерти,
о котором он слышал от близких людей или пережил сам.
С того момента, как я начал интересоваться этим вопросом, меня поражало
это необычайное сходство сообщений, несмотря на то, что они были получены
от людей весьма различных по своим религиозным взглядам, социальному положению
и образованию. К тому времени, когда я поступил в Медицинскую Школу, я
собрал уже значительное количество таких случаев. Я стал упоминать о проводимом
мною неофициальном исследовании в разговорах с некоторыми из моих знакомых
медиков. Как-то раз один из моих друзей уговорил меня сделать доклад перед
медицинской аудиторией. Затем последовали другие публичные выступления.
И снова я обнаружил, что после каждого выступления кто-нибудь подходил
ко мне, чтобы рассказать об известном ему самому опыте такого рода.
По мере того, как о моих интересах становилось все более известно, врачи
стали сообщать мне о больных, которых они реанимировали и которые рассказывали
о своих необычных ощущениях. После того, как появились газетные статьи
о моих исследованиях, многие люди стали присылать мне письма с подробными
рассказами о подобных случаях.
В настоящее время мне известно примерно 150 случаев, когда это явление
имело место. Случаи, которые я изучил, могут быть разделены на три четкие
категории:
1. Опыт людей, которых врачи считали или объявили клинически мертвыми
и которые были реанимированы.
2. Опыт людей, которые в результате аварии, либо опасного ранения или
болезни были очень близки к состоянию физической смерти.
3. Опыт людей, которые находились при смерти и рассказывали о своих ощущениях
другим людям. Позднее эти другие передавали мне то, что рассказывали умирающие,
Из большого количества фактического материала, представленного этими 150
случаями, естественно, был произведен отбор. С одной стороны, он был преднамеренным.
Так, например, хотя рассказы, относящиеся к третьей категории, дополняют
и хорошо согласуются с рассказами двух первых типов, я, как правило, не
рассматривал их по двум причинам. Во-первых, это помогло снизить количество
случаев до уровня, более пригодного для всестороннего анализа, и, во-вторых,
позволило мне по возможности придерживаться лишь сообщений из первых уст.
Таким образом, я опросил очень подробно около 50 человек, опыт которых
я могу использовать. Из них случаи первого типа (т. е. в которых имела
место клиническая смерть) значительно более богаты событиями, чем случаи
второго типа, в которых произошло лишь приближение к смерти. Действительно,
во время моих публичных лекций на эту тему случаи "смерти" всегда
вызывали значительно больший интерес. Некоторые сообщения, появившиеся
в печати, были написаны таким образом, что можно было подумать, будто
я имел дело лишь со случаями такого рода.
Однако при отборе случаев, которые должны быть представлены в этой книге,
я избегал искушения останавливаться только лишь на тех случаях, в которых
имела место "смерть". Потому что, как будет видно дальше, случаи
второго типа не отличаются, а, скорее, образуют единое целое со случаями
первого типа. Кроме того, хотя предсмертный опыт сам по себе сходен, но,
в то же время, как обстоятельства, сопутствующие ему, так и люди, описывающие
его, очень разнятся. В связи с этим я попытался дать выборку случаев,
адекватно отражающую эту вариабельность. Опираясь на эти предпосылки,
давайте теперь обратимся к рассмотрению тех событий, которые, насколько
мне удалось установить, могут происходить, когда человек умирает.
